300 лет армейской кухни. Новинки Первой мировой войны
Признаюсь, несколько задержался с выпуском очередного материала, ну да ничего. Тем более что, будучи в поездках, кое-что наснимал, и это кое-что станет еще ого-го каким что надо!
Итак, в прошлой статье мы остановились как раз перед Первой мировой войной и для нас еще была предшествующая ей Русско-японская.
Так как Русско-японская война уже была затронута, то и останавливаться на ней не очень хочется, ибо чем она для нас была интересна, то я уже расписал.
Остается только добавить/повторить, что Русско-японская война стала местом дебюта двух архиважных составляющих военного быта. А именно консервов и полевой кухни.
С консервами все просто, хорошо, когда они есть, и крайне плохо, когда их нет. Вот на Дальнем Востоке, где шли бои, консервов не было. Они просто не успели на войну, застряли на сортировочных станциях, пропуская перед собой боеприпасы и пополнение.
Увы, но это так. Сотни тысяч банок консервов остались на путях Транссиба. Но бардак – это, как известно, нормальное состояние армии, так что не удивляемся.
Вторая премьера – это полевая кухня. И вот тут я немного поподробнее пройдусь.
Вначале была армейская печь на колесах. Это еще со времен Наполеона пошло. Вот как она выглядела:
Это немецкая полевая духовая печь. В других странах все было точно также устроено. Печь на колесах, предназначенная для выпечки хлеба и/или сушки сухарей.
Вроде бы от идеи печки на колесах до того, чтобы вставить в оную печь котел – один шаг. А вот нет, этот шаг делали больше 100 лет.
Кстати, не зря говорят, что массово полевые кухни первыми появились в России. Считается, что первый поход с применением кухонь состоялся в 1900 году, когда русские части ходили в Китай на подавление восстания.
Фотографий этого похода фактически не сохранилось, но вот вам, пожалуйста, более ранние фото. Датированы они 1897 годом, и ярко иллюстрируют то, что у императорского семейства и прочих августейших особо уже на тот момент были вполне себе мобильные центры приготовления пищи.
На фото запечатлена явно подрессоренная кухня с навесом и многоконфорочной печью для приготовления различных блюд.
Первой массовой полевой кухней в русской армии стала кухня системы Михаила Боголюбского.
Считаю, что именно эта кухня стала первой массовой. Вообще первенство принадлежит кухне, которую изобрел Юлиан Парчико в 1877 году, но его кухонь было выпущено около десятка. Кухни Паричко использовались в русско-турецкую войну 1877-1878 годов, однако распространения не получили.
В результате в 1898 году на снабжение русской армии был принят «походный очаг» системы Боголюбского. Очаг представлял собой кастрюлю-скороварку с герметичной крышкой на винтовых замках, сблокированную с дровяной топкой и установленную на одноконную двуколку.
В 1904 году кухня Боголюбова был усовершенствована полковником русской армии Турчаниновым. Случилось нечто ужасное, но русское военное ведомство весьма оперативно приняло на вооружение и запустило в серию «Военно-походную кухню-самовар» Турчанинова.
Кухня Турчанинова успела к войне. И в это время российская армия была единственной армией мира, оснащенной полевыми кухнями. Это уже после русско-японской войны начали передирать идею кто во что горазд…
Кухня Турчанинова имела сперва один котел, но почти сразу было внесено изменение, и котлов стало два. Вот оно, «щи да каша»!
На снимке видно, что кухня двухкотловая. Плюс из двуколки она быстро стала четырехколесной, обзавелась передком, на котором разместился ящик, где было удобно хранить запас дров, шумовки и прочие полезности.
Кухню Турчанинова, оказавшуюся настолько удачной, клепали аж до 1941 года практически без изменений. Этим занимался Сормовский вагонный завод в Петербурге.
После Русско-японской войны кухнями начали обзаводиться и другие армии. Естественно, японцы, которые получили некоторое количество наших кухонь в качестве трофеев. И немцы, чьи представители бывали на Маньчжурском фронте и привезли оттуда восторженные отзывы об этой новинке.
В 1906 году в Германии объявили конкурс на лучший образец походной кухни, в котором победила специально закупленная для изучения кухня Турчанинова.
Но естественно, на снабжение германской армии был принят один из собственных образцов. В отличие от российской кухни, он имел не два, а три котла, да еще и отдельную духовку для выпечки.
Немецкие солдаты прозвали этот агрегат «гуляшканоне» — «гуляшная пушка» за его сходство с артиллерийской упряжкой.
В 1909 году свою полевую кухню, также трехкотловую, ввели в австрийской армии.
Пусть никого не смущает русские солдаты возле кухни. Кухня австро-венгерская, маркировка на передке сохранена. Просто наши одолжили. Или отжали. Трофей, в общем, получился.
А для солдат всех остальных европейских армий еду в полевых условиях продолжали готовить на кострах.
Правда, с началом Первой мировой все бросились догонять умных, спешно сооружая полевые кухни. Французы, итальянцы, британцы, американцы…
А наши тем временем пошли еще дальше!
Быстро стало понятно, что у полевой кухни есть свои недостатки. Небольшая пропускная способность, например, и непогода, которая мешала готовить еду.
Была спроектирована и даже прошла испытания кухня на базе железнодорожного вагона!
Кухня прошла испытания, да, но в целом стало не до нее. Хотя мысль была интересной.
Вообще, кухням уделялось много заслуженного внимания. В Первую Мировую войну их охотно фотографировали, так как кухни позволяли это неспешным фотоаппаратам того времени, да и по кухням не так часто прилетало от противника.
Кухням начали давать инструкции.
Это уже советская инструкция, но тем не менее.
В целом же, в Первую Мировую кухня состоялась, как неотъемлемая часть поддержки любого рода войск.
Солдат может быть сколь угодно храбр, обучен, вооружен и оснащен, но если он еле на ногах стоит от голода – грош ему цена.
Именно это и доказала большая война.
Поговорим о нормах?
В принципе, по сравнению с Русско-японской, нормы довольствия не изменились, и рядовому бойцу русской армии полагался такой ежедневный рацион:
700 граммов ржаных сухарей или килограмм ржаного хлеба;
100 граммов крупы (в суровых условиях Сибири или Севера — 200 граммов);
400 граммов свежего мяса или 300 граммов мясных консервов;
20 граммов сливочного масла или сала;
17 граммов подболточной муки;
6,4 грамма чая;
20 граммов сахара;
0,7 грамма перца;
250 граммов свежих или около 20 граммов сушеных овощей.
Смесь сушеных овощей (капуста, морковка, свекла, репа, лук, сельдерей и петрушка), предназначалась для приготовления супов.
Картофель все также считался суповым овощем и распространен не был. Рис по-прежнему, как «крепящий» продукт, был под негласным запретом и выдавался совсем уж в крайних случаях.
Во время религиозных постов мясо в русской армии заменялось рыбой (в основном не морской, как сегодня, а речной, часто в виде сушеных снетков) или грибами (в щах), а сливочное масло — растительным. В пост до 200 граммов увеличивался крупяной паек, и крупы добавлялись в постные первые блюда, невзирая на то, что это было: щи или картофельный суп.
Общий вес всех продуктов, съедаемых солдатом в день, приближался к двум килограммам, калорийность — более 4300 ккал. Это неплохо выглядит сегодня, это неплохо смотрелось и в те годы.
Например, в германской армии паек тянул всего-навсего на 3500 ккал, а вот в армии Британской империи — более чем на 4500.
В условиях начавшейся войны пайки солдат вначале были еще более увеличены, в частности, по мясу — до 615 граммов в день, но когда война перешла в затяжную фазу, пайки откатили на прежний уровень.
Более того, проблемы с подвозом продуктов питания в ту же Галицию вынудили русских интендантов заменять свежую убоину солониной.
Стоит отметить, что, по многочисленным мемуарам участников Первой мировой войны, фактически до начала революционного хаоса 1917 года военному ведомству удавалось поддерживать нормы питания солдат. Да, качество ухудшалось, это так.
Но некий Рубикон – это год 1915-й.
Дело тут было не столько в разорении деревни и продовольственном кризисе, что творилось у немцев, даже вспоминать не стоит, не то что сравнивать. В основном проблемой в снабжении стали все те же дороги, точнее, их отсутствие.
Интенданты должны были подгонять на фронт от Лифляндии до Болгарии стада бычков и привозить по колдобинам сотни тысяч тонн муки, овощей и консервов. Основной проблемой было не найти и заготовить, а сохранить и доставить.
Поэтому ситуации, подобные привозу гнилого мяса на броненосец «Потемкин», были явлением частым и не всегда только из-за злого умысла и воровства интендантов.
Непросто было даже с солдатским хлебом, продуктом вроде бы простейшим.
Рецепт того хлеба был до безобразия прост: мука, дрожжи, соль и вода. Никаких яиц, никакого масла. Однако, еще в русско-японскую войну стало понятно, что одно дело – снабжать хлебом войска, находящиеся в более-менее обитаемой части мира, и совсем другое – в степях Манчжурии.
По мере ухудшения снабжение на сцену снова выходил сухарь. А с ним и привычные уже желудочно-кишечные заболевания. Невкусную «сухарную» жизнь в полевых условиях несколько скрашивали консервы. Опять же, если их доставили солдатам. Но консервы были, и они были весьма хороши.
Для нужд армии промышленность выпускала несколько их разновидностей в «жестянках» цилиндрической формы: «жареная говядина», «рагу из говядины», «щи с мясом и кашей», «горох с мясом». Причем, качество «царской» тушенки отличалось в выгодную сторону от советских, а тем более нынешних консервов, о чем я уже писал.
В целом, по мере ухудшения дел на фронте и забардачивания военного ведомства, ухудшалась и ценность пайка, и его качество. Энергетическая ценность суточной дачи продовольствия нижнего чина упала до 3150 калорий, причём с января 1915 года и до окончания войны она постоянно снижалась.
Размер мясного пайка, как наиболее важного элемента рациона, не был исключением. На Северо-Западном фронте, к примеру, по приказу от 17 мая 1915 года устанавливались дневные нормы в 1/2 фунта мяса, четверть фунта солонины и… все. Да, никто не отменял возможности докупать недостающее на местах и за свой счет, но ведь не у всех этот счет был.
Хотя во многих воспоминаниях рассказывалось об офицерах, которые закупали за свои средства провиант для солдат. Но то какие офицеры были…
С 7 (20) апреля 1916 года и до конца войны мясной паёк составлял 1/2 фунта мяса, «причём было разрешено засчитывать в счёт мяса рыбу, а также мясные отходы».
В целом, согласно теории выдающегося историка М. В. Оськина, это уже было дно, за которым неминуемо следовал бы развал армии. Что, в общем-то, и произошло. И сколько угодно можно обвинять Троцкого и его агитаторов, но 200 граммов мясных отходов – это, простите, 200 граммов мясных отходов.
С такими пайками не воюют. С такими пайками проигрывают.
Оськин М. В. Русская армия и продовольственный кризис в 1914–1917 гг.
Армеев В. Щи да каша — пища наша.
Источник
Новое в блогах
Вермахт ..Окопная правда..
Вермахт в окопах.
«От фашистских землянок высоко в морозное небо поднимался дым из печей, от кухонь валил пар. Нам, голодным, казалось тогда, что немцев кормили круглые сутки»,-записал спустя много лет после войны свои впечатления поздней осени 1941-го снайпер Евгений Николаев.
Дело было на Ленинградском фронте и гитлеровцев там действительно кормили получше, чем оборонявших блокадный город наших бойцов и командиров, да и в целом, по отзывам немецких солдат и офицеров, питались они на той войне довольно неплохо. Конечно, если обстановка позволяла.
«Кормили на передовой неплохо. Но во время боев редко было горячее. В основном ели консервы,– вспоминал бывший ефрейтор 111-й пехотной дивизии вермахта Пауль Клаусманн.– Обычно утром давали кофе, хлеб, масло (если было), колбасу или консервированную ветчину. В обед – суп, картофель с мясом или салом. На ужин каша, хлеб, кофе. Но часто некоторых продуктов не было. И вместо них могли дать печенье или, к примеру, банку сардин. Но питаться можно было только у себя в подразделении. Если ты оказывался по какой-то причине в другой роте или части, то ты не мог пообедать у них в столовой. Таков был закон. Поэтому при выездах полагалось получать паек».
В боевых условиях солдат вермахта получал (точнее, как и наш, должен был получать, что в действительности имело место далеко не всегда. – Авт.) «Норму питания для войны».
Она существовала в двух вариантах: суточный рацион (Tagesration) и неприкосновенный рацион (Eiserne Portion)
Первый представлял собой набор продуктов и горячей пищи, выдаваемые ежедневно солдату для питания, а второй ‑ набор продуктов, частично носимый солдатом при себе, а частично перевозимый в полевой кухне. Он мог расходоваться только по приказу командира, если не представляется возможным выдать солдату нормальное питание.
Суточный рацион делился на две части:
Продукты, выдаваемые в холодном виде;
Горячее питание.
Состав суточного рациона:
наименование Кол-во (г.) примечание
Холодные
продукты
хлеб 750
Колбаса или сыр или рыбные
консервы 120 Колбаса обычная или консервированная
Джем или искусственный мед 200
Сигареты
или сигары 7шт.
2шт.
Жир (смалец. маргарин, масло) 60-80г.
По наличию дополнительно выдаются яйца, шоколад, фрукты. Нормы выдачи на них не устанавливаются.
Картофель
или свежие овощи
или овощи консервированные 1000
250
150
Макаронные изделия или крупа (рис, перловка, гречка)
125
125
мясо 250
Жир растительный 70-90
Кофе натуральный в зернах 8
Кофе суррогатный или чай 10
Приправы (соль,перец, пряности) 15
Суточный рацион выдается солдату один раз целиком, обычно вечером с наступлением темноты, когда становится возможно отправить подносчиков пищи в ближний тыл к полевой кухне. Холодные продукты выдаются солдату в руки, и он имеет возможность сложить их в сухарную сумку. Горячее питание выдается: кофе во флягу, приготовленное второе блюдо – картофель (макароны, каша) с мясом и жиром в котелок. Место приема пищи и распределение продуктов на питание в течение суток солдат определяет самостоятельно.
В полевой кухне перевозится два таких полных рациона на каждого солдата. При невозможности обеспечить полевую кухню продуктами обычного суточного рациона командир может отдать приказ либо выдать на сутки один полный неприкосновенный рацион в холодном виде, либо приготовить из консервов и концентрата супа горячее блюдо и сварить кофе.
Кроме того, каждый солдат имеет в сухарной сумке один сокращенный неприкосновенный рацион, состоящий из 1-й банки мясных консервов (200гр) и пакета твердых сухарей. Этот рацион расходуется только по приказу командира в самом крайнем случае, когда израсходованы рационы из полевой кухни или если более чем сутки невозможна доставка питания.
Армин Шейдербауер вспоминает: «Хлеб и маргарин закончились. Железный паек, маленькую банку очень жирных мясных консервов и упаковку сухих продуктов, трогать не разрешалось».
И такая же железная, как и неприкосновенный паек, немецкая дисциплина действует осенью 43-го под Смоленском.
«В деревнях, если они еще не были сожжены дотла, найти было ничего нельзя,– пишет Шейдербауер,– У бедных жителей просто ничего не осталось. Как-то утром один смышленый парень отыскал несколько пчелиных ульев. Наша рота, то есть все 20 человек, забиралась руками в сладкую, липкую массу и лизала этот горький мед, который пустые желудки принимали не сразу. Помню, как нашли висящие на кустах помидоры, которые еще не покраснели. Мы ели морковь и репу почти не очищенные от земли, но при этом без всяких последствий для желудка».
А «железный паек» не трогать! От нашего «НЗ» давным-давно бы ничего не осталось, а они… Впрочем, случаев, когда хваленая немецкая дисциплина хромала на обе ноги, тоже имелось в достатке. Но об этом позже.
Что же касается самого суточного рациона питания, то он в ведущих боевые действия частах вермахта на практике мог существенно меняться. В насыщенном документами времен войны последнем романе известного писателя, фронтовика Владимира Богомолова «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» приводится следующая справка о рационе немецкого военнослужащего на территории СССР:
«Утром – полкотелка ячменного кофе (кофе в зернах выдавался только по праздникам), белый хлеб (800г.), мясо (100г.), колбаса или сыр (125г.); в обед – гороховый или картофельный суп с консервами, на второе – пудинг, облитый фруктовым соусом или суррогатным киселем; вечером – 20 граммов маргарина, 80 граммов плавленого сыра или 50 граммов португальских сардин, или же 100 граммов колбасы. На день выдавалось 6 штук сигарет. Раз в месяц полагался дополнительный паек: «маркитанские товары» – полбутылки вермута, бутылка шнапса, пять сигарет и две плитки соевого шоколада, 3 пачки печенья.
Из протокола допроса пленного ефрейтора пулеметной роты батальона «Норвежского добровольческого легиона» (состоял сплошь из бывших норвежских полицейских. – Авт.) Едвента Кнеля можно узнать, что питание в его части хорошее, «во всяком случае, лучше, чем то, что получали в Норвегии:
«Весь свой суточный паек солдаты получают на фронте один раз в сутки, вечером, в 5 часов (В России вермахт продолжал жить по берлинскому времени. – Авт.) Эту пищу на передовую линию солдатам приносят с кухни специальные разносчики. Каждый солдат завтракает, обедает и ужинает, когда он хочет. На сутки солдат получает примерно 55 граммов хлеба, небольшой кусочек масла, такой же маленький кусочек сыра или взамен его колбасы, 1 литр супа».
Впрочем, чтобы гитлеровские солдаты могли отведать хотя бы «стандартный рацион» требовалось его доставить по назначению, и здесь, так же как и нашим, немецким «чмошникам» приходилось сталкиваться с определенными трудностями. Армин Шейдербауер по этому поводу вспоминал:
«Позиция у деревни Нестеры (под Ельней. – Авт.) имела то преимущество, что можно было незамеченным добраться из тыла до передовой. Благодаря этому можно было вовремя доставлять горячий обед. Но русские, наверное, приметили время раздачи пищи. Два дня подряд они с точностью подавали сигнал к обеду стрельбой из миномета. Обеденное время перенесли с 12.30 на 13.30, но, как только начали разливать по котелкам суп, начали падать мины.
Для людей, которые принесли пищу и поели сами, эта помеха оказалась неприятной, потому что с полными бачками в руках им было труднее укрыться. А если бы они пролили суп, им бы досталось от своих товарищей».
Однако порой доставка супа на позиции могла принимать и более приятный вариант, о чем явно не без удовольствия рассказывает в своих воспоминаниях воевавший в 1941-м в Крыму Генрих Метельман:
«Наше снабжение продовольствием оставляло желать лучшего. Путь из Германии до Крыма был долгим и небезопасным, а доставка морским путем через Румынию была невозможна из-за того, что Советы все еще удерживали Севастополь, так что нам часто приходилось недоедать. Обычно мы только раз в день получали горячую пищу, жидкий капустный суп с плавающим в нем картофелем ; через день каждому из нас полагалось полбуханки хлеба, немного жира, немного сыра и немного затвердевшего меда.
По словам Метельмана, больше всего возможностей наесться до отвала было у офицерских денщиков, которые из той же полевой кухни доставляли в термосах пищу своим гауптману и лейтенантам «Нас это, разумеется, задевало»,– вспоминает автор книги «Сквозь ад за Гитлера»
Фронтовая обстановка быстро заставила фашистов не только забыть об утреннем кофе перед завтраком и предписанной Рибертом чистоте ногтей, но и стать практически всеядными.
Армин Шейдербауер (август 1942-го):
«Около половины второго ночи, после почти двух дней, появилась полевая кухня. Она доставила холодный фасолевый суп, который прокис. Несмотря на это, его проглотили с жадностью».
Гельмут Пабст (1 января 1942 года):
«Спасибо Господу за картошку. Мы не были готовы к долгому пребыванию в этих местах, и что бы стало с нами без нее? Как могла бы вся армия пережить русскую зиму без этого скромного овоща? Вечером, как всегда, мы очистили картошку от кожуры, с благоговением размяли ее и посолили крупной русской солью.
Сейчас утро. Мы кончили завтракать, и опять это была картошка, благодаря которой мы почувствовали удовлетворение от еды. В этом доме нам предложили картошку, чай и каравай хлеба, замешанный из ржаной и ячменной муки с добавлением лука. Пожалуй, в нем было несколько коричневых тараканов; по крайней мере, я срезал одного из них, не сказав ни слова. Святой в углу кротко смотрит из своей золотой рамки, как будто хочет сказать, что бесстрастный дух не обращает внимания на такие пустяки. Что хорошего в том, чтобы замечать их»?
Готтлиб Бидерман (Севастополь. 1942 год):
«В побежденном городе оставалось серьезной опасность заболеваний, потому что мириады мух покрывали трупы и образовывали черно-серые кружащие тучи над ранеными. Стены жилищ были покрыты насекомыми – переносчиками болезней, и принятие пищи стало утомительным, потому что надо было очищать каждый кусочек еды от полчищ червей. Несмотря на то, что мы старались избежать употребления в пищу этих насекомых, много мух было съедено без видимых болезнетворных последствий.
Вкус хлеба был такой, будто его погружали в солярку. Только несколько недель спустя мы узнали, что персонал роты хлебопеков обнаружил в Керченском порту несколько зернохранилищ. Перед уходом русские полили зерно горючим и подожгли его. К счастью, сгорел только верхний слой, а остальное зерно лишь пропиталось дымом и скверно пахло. Но, по мнению интендантов германской армии, эта находка была просто неожиданной удачей, и зерно считалось вполне подходящим к употреблению. Чтобы улучшить критическую ситуацию с продовольственным снабжением, зерно использовали для выпечки хлеба, который вонял дизельным топливом, а на вкус походил на бензин.
Мы еще и не предполагали, что до того как наша одиссея в Советском Союзе завершится, еще будем тосковать по куску хлеба в два раза хуже этого»…
Так же, как и в частях Красной армии, временному улучшению питания в подразделениях вермахта частенько «помогала» сама война:
«Полевая кухня действительно появилась. Были выданы огромные порции ливерной колбасы с размятой картошкой, – вспоминает об одном из дней осени 1943-го Армин Шейдербауер.– Поскольку численность роты не соответствовала штатной, то порции убитых и раненных были выданы живым. В случае с ужином это не имело особого значения, поскольку человек все равно не может съесть за один раз больше, чем может. Однако в том, что касалось шнапса, табака и сухих фронтовых пайков, оставшиеся в живых насладились как следует».
Впрочем, и на передовой линии немецких окопов русская поговорка про войну и мать родну была весьма актуальной. Автор книги «Дорога на Сталинград» рядовой пехотинец вермахта Бенно Цизер прибытие полевой кухни в их изрядно поредевший после боя на Северском Донце в марте 1942-го батальон описывает так:
«…На обед был горячий фасолевый суп, и мы набросились на него, как стая голодных волков. Я два раза брал добавку, но когда Пиле протянул свой котелок в четвертый раз, повар сказал, что больше нет.
‑ Ладно тебе,– пророкотал добродушный Фогт, ‑ дай парню еще ложку, ты, пузатый сукин сын!
‑ Но я же говорю вам, что ничего не осталось,– проскулил повар.
– Ты ведь, черт побери, готовил на всю роту,– прорычал фельдфебель. – Не будешь же ты мне говорить, что знал заранее, что мы потеряем треть наших людей!
‑ Я же не виноват, что вы обжираетесь, как свиньи.
‑ Ладно, если больше нет фасоли, как насчет шоколада? – спросил Фогт.– В конце концов, нам полагаются шоколадные пайки.
…Пришел унтер-офицер – снабженец, объявивший, что мы можем получить свой шоколад.
‑ Но только по одной плитке каждому – и не думайте, что вы также получите порцию убитых!
По этому поводу было много недовольного ропота, и как только сержант повернулся к нам спиной, раздражение выплеснулось наружу:
– Опять как всегда повторяется та же самая пакость. Как только у нас убитые, эта свинья придерживает у себя их пайки.
‑ Так всегда с шоколадом и сигаретами.
-А что, думаете, эти зажравшиеся типы делают с ними? Набивают свое брюхо, пока мы маемся в своих окопах.
‑ Зря вы тут ерепенитесь,– заикаясь, проговорил повар.– Если вас услышит старик, хлопот не оберешься.
‑ Заткни пасть, ты, жирный боров! В следующий раз, если сваришь мало, сам попадешь в котел. Ты тут долго откармливался»…
Несколько иначе и не в пример чаще, чем немецкие солдаты и офицеры-окопники наслаждались жизнью генералы вермахта. Как, впрочем, любые генералы в любой армии.
«…К великому нашему неудовольствию, в это же село прибыл штаб дивизии…Причем офицеры заняли облюбованное нами местечко – на траве под деревьями. Нам было приказано убраться метров на пятьдесят дальше, вверх по течению ручья, а сами уселись на наше место,– вспоминал об одном из дней летнего наступления немецкой армии на Сталинград Генрих Метельман. – Вскоре прибыли несколько штабных машин, из них стали выгружаться офицеры: двое полковников, трое майоров и с десяток гауптманов и обер-лейтенантов. Большинству офицеров было под тридцать или тридцать с небольшим, кое у кого торчал в глазу монокль. Нам сообщили, что среди прибывших принц Ганноверский собственной персоной. Мы воспринимали эту сцену, как явление из совершенно другой, не имеющей ничего общего с нашей жизнью.
Офицеры вели себя шумно, громко разговаривали и излучали самодовольство и спесь. Денщики в белых куртках проворно сооружали импровизированные столы из пустых снарядных ящиков, тут же на них раскладывались карты и другие штабные бумаги – часть офицеров принялась изучать обстановку. Но один такой стол был оставлен для иных целей. Его застелили белоснежной скатертью, и на ней стали расставлять такие вещи, от вида которых у нас, простых солдат, слюнки потекли: бутылки шампанского, вино, водка, коньяк, тарелки с нарезанным белым хлебом, сырами, сливочным маслом, мясом, фруктами и другими деликатесами. Похоже, господа офицеры твердо знали, за что сражаются в этой войне.
Вслед за закусками появились тарелки, бокалы и рюмки, рядом ножи и вилки в соответствующем порядке. Когда все было готово, господа офицеры чинно, как и полагалось по статусу, уселись за стол. Никому из нас, годами живших на скудном рационе, состоявшем главным образом из консервов, не приходилось даже видеть подобного изобилия. В ответ на наши претензии всегда ссылались на перебои с транспортом, на войну, призывая нас затянуть потуже пояса и думать в первую очередь о благе фатерлянда (отечества. – Авт.). А как же с их транспортом? Выходит он был неуязвим для пресловутых «перебоев»?
Впрочем, вскоре с перебоями в снабжении пришлось столкнуться и генералам шестой армии Паулюса. Но, поскольку, как уже говорилось, пословица «Кому война, кому мать родна» не теряла своей актуальности и в немецком варианте, изменить такой расклад вещей не смогла порой даже катастрофа на Волге
Источник